Том 6. Вокруг света на «Коршуне» - Страница 71

К оглавлению

71

— Да, бросьте, Ашанин, спорить… Кошкина не переспоришь… А главное никогда ему и не придется применять суровых законов.

— Это почему? — обратился к Иволгину Кошкин.

— А потому, что тебя за твое бурбонство еще в лейтенантском чине выгонят в отставку… будь спокоен.

— Посмотрим!

— Увидишь!.. К тому времени и законы переменятся и таких ретроградов, как ты, будут выгонять со службы… Лучше, брат, теперь же переходи на службу к турецкому султану… Там тебе будет ход!.. Командуй башибузуками!

Это предложение, сделанное Иволгиным самым серьезным тоном, было столь неожиданно-комично, что вызвало не только общий смех, но заставило улыбнуться и самого Кошкина.

— Сам поступай к турецкому султану, — огрызнулся он.

— А ты разве не желаешь?

— Не желаю.

— Решительно?

— Да убирайся ты к черту с твоим турецким султаном! Турок я, что ли?..

— У тебя самые турецкие понятия…

— И врешь! Ты, значит, не понимаешь, что я говорю… Я говорю, что буду строгим блюстителем закона во всей его полноте, а ты посылаешь меня в самую беззаконную страну… Это вовсе не остроумно… просто даже глупо…

— Не лучше ли, господа, прекратить споры, пока Кошкин не перешел на турецкую службу, и садиться обедать? Эй, Ворсунька! Подавай, братец! Да скажи коку, чтобы окурков в супе не было! — смеясь проговорил толстенький, кругленький и румяный, рыжеволосый гардемарин Быков.

Не особенно экспансивный, ленивый и мешковатый, он довольно равнодушно относился к спору и, покуривая папироску, мечтал об обеде, а не о том, каковы во флоте законы. Бог с ними, с законами!..

— Ну, господа, садитесь… Кошкин, довольно спорить… ей-богу, надоело слушать!..

— А ты не слушай.

— И хотел бы, да не могу… Ты так орешь, что тебя в Батавии, я думаю, слышно…

Появление Ворсуньки с миской и другого вестового с блюдом пирожков несколько умиротворило спорщиков, и все проголодавшиеся молодые люди с волчьим аппетитом принялись за щи и пирожки и потом оказали честь и жаркому, и пирожному, и чудным батавским ананасам и мангустанам.

Глава одиннадцатая
Гонконг и китайские пираты

I

Только что «Коршун», отсалютовав английскому флагу, успел бросить якорь на великолепном рейде, полном военных и коммерческих судов и китайских неуклюжих джонок, и стать против живописно расположенного по склону высокой горы Гонконга, сияющего под лучами солнца своими роскошными постройками и купами зелени, как со всех сторон корвет был осажден «шампуньками» большими и малыми китайскими лодками, необыкновенно ловко управляемыми одним гребцом, вертящим веслом у кормы.

С вахты дано было разрешение пустить на корвет нескольких торговцев, но этими несколькими каким-то чудом оказались все. С шампунек китайцы поднимались с самыми умильными физиономиями, как-то ловко проскальзывали мимо вахтенного унтер-офицера, и так как они, по выражению его, были все «на одну рожу», то он поневоле находился в затруднении: кого пускать и кого не пускать. Все приседали, кланялись, сюсюкали, делали умильные рожи и необыкновенно ласково говорили: «Люсиан, люсиан, холосий люсиан!» — и не прошло и пяти минут, как вся палуба корвета была запружена китайцами всевозможных профессий. Тут были и торговцы с разнообразной «китайщиной», уже разложившие свои товары и на палубе и в кают-компании, и портные, и шапочники, и комиссионеры, и прачки, и живописцы с картинами, и мозольные операторы… Они шмыгали наверху, пробирались вниз, заглядывали в каюты. Каждый что-нибудь да предлагал, суя в руки удостоверения и тыча в глаза образчики своих искусств.

Среди матросов ходило несколько китайцев с русскими фуражками и форменными матросскими рубахами и выкрикивали:

— Фуляски… любахи… люсиан!

— Эка длиннокосые… По-нашему брешут! — смеялись матросы и трогали китайцев за косы.

— Настоящая, братцы?

— Настоящая.

— Желторожие какие… И глаза у их узкие… И шельмоватый народ, должно быть…

— Вороватый народ! — подтвердил кто-то из матросов, ходивший в кругосветное плавание и знакомый с китайцами.

— Всякие между ими есть, надо полагать! — вставил Бастрюков, которому было не по сердцу огульное обвинение.

Матросы осматривали фуражки и рубахи с той придирчивой внимательностью, с какой обыкновенно осматривают вещи простолюдины, у которых копейки на счету.

— Ничего себе… крепко сшито. Почем продаешь фуражку, землячок, а? обращались к плутоватому торговцу.

Тот понял вопрос и, показывая один палец, говорил:

— Один долари.

— Половину хочешь?

И в пояснение матрос предъявлял китайцу полпальца и клал на ладонь полдоллара.

Обе стороны торговались до изнеможения, и, наконец, китаец уступил, и многие матросы примеряли обновки.

В кают-компании толкотня была страшная. Кто только и чего только не предлагал! Некоторые счастливцы уже успели продать офицерам разной китайщины, портные снять мерку, чтобы сшить летние сюртуки… Кто-то заказал снять копию масляными красками с фотографии «Коршуна», а в каюте старшего штурмана старик-китаец с большими круглыми очками уже разложил свои инструменты и, опустившись на колени, с самым глубокомысленным видом, как-то нежно присюсюкивая губами, осторожно буравил маленьким буравчиком мозоль на ноге почтенного Степана Ильича.

— Что это он делает тут у вас, Степан Ильич? — спросил кто-то, заглядывая в каюту старшего штурмана.

— Мозоль снимает. Рекомендую, если нужно. Отлично они производят эту операцию. Правда, долго копаются, но зато с корнем извлекают мозоль, и ни малейшей боли.

71